Тюркин Денис Петрович

Бабеево тож

Поездка в 400-летнее темниковское село, где еще сохранились остатки барского сада 19-го века и уникальных ирригационных сооружений

Уже через два выпуска новой рубрики «Край мой рай» в редакцию «Столицы С» пришел читатель Василий Васильевич Захаров. Дело было в феврале. «Приезжайте к нам в Бабеево! У нас старинное село, барский сад, дореволюционный колодец, река Мокша и грибы с ягодами. Есть, о чем написать!» — заманивал он. Зимой-то, Василий Васильевич, за грибами нам несподручно идти, а вот как потеплеет… Потеплело в августе. Тогда ДЕНИС ТЮРКИН и отправился изучать достопримечательности темниковского села.

Помещики

«Итяково, Бабеево тож». Это первое письменное упоминание об интересующем нас населенном пункте. Датируется 1614 годом. Последние годы царской власти им владел помещик Николай Николаевич Веденяпин (вероятнее всего, родственник знаменитых декабристов). Жил в Санкт-Петербурге, а делами на родине управлял посредством специально нанятого человека. Но похоронить себя помещик завещал в Бабееве, причем, не на погосте рядом с церковью, где упокоилась его супруга, а на крестьянском кладбище. «Хочу лежать с народом, который меня любил!» — будто именно так завещал он своим детям. Родные его волю исполнили. Случилось это в 1903 году. В смутные революционные времена аккуратное надгробье из черного камня попортили — воинствующие безбожники отбили края. Местный житель по кличке Чубара даже потревожил захоронение, думая, что найдет там золото. Но ценного в могиле ничего не было. В целом надгробье сохранилось так, будто его поставили лишь вчера. Отлично видно даже клеймо компании, в котором его делали: «Павлов, Москва». Памятник стоит рядом со входом, на видном месте. Вокруг чисто, стоят цветочки — местные до сих пор чтят память помещика Веденяпина.

По воспоминаниям 94-летней жительницы Бабеева Анны Ганюшкиной, зато люди очень не любили отца Николая Веденяпина. «Уж очень он издевался над крестьянами, — говорит бабушка. — Как рассказывал мой дед, барин 40 дней не сообщал людям об отмене крепостного рабства в 1861 году. Отпустил их на свободу только тогда, когда они закончили копать котлован под пруд… Землю таскала даже моя прабабушка, будучи беременной. Еще барин с каждого двора требовал по холстине. Куда он их девал — никто не знает. А вот когда селом стал „руководить“ Николай Николаевич, у крестьян наступила полная свобода. Зажили гораздо лучше. Веденяпин хорошо относился к людям. Мать рассказывала такую историю. На пристани на Мокше жила одна бабка, которая воспитывала двух сироток. Однажды у нее сгорел дом. Погорелица пошла на поклон к помещику, и тот повелел отдать ей корову. Вскоре буренка отелилась, но и приплод по велению Веденяпина был оставлен у крестьянки».

У Николая Веденяпина были две дочери и сын. Девушки вышли замуж за двух помещиков из близлежащих деревень и, по словам Анны Ганюшкиной, после революционных событий эмигрировали в США. Сын до последнего следил за поместьем в Бабееве, но затем бросил его, женился на девушке, работавшей у него в прислуге. Вместе они уехали в Свердловскую область, подальше от власти. Глава семейства в 1932 году приезжал в Булаево, прожил здесь несколько дней. Умер он в Свердловской области еще до Великой отечественной войны. Жена вернулась в Темниковский район и работала в райсобесе, но под другой фамилией. Что сейчас с потомками Веденяпиных — неизвестно…

На бабеевском кладбище есть и другие дореволюционные захоронения. Но их без провожатого не найти. Меня ведет Василий Захаров, тот самый читатель.

«Мордву из близлежащего села Лесного Цыбаева до начала 20-го века хоронили на бабеевском кладбище, — говорит он. — Для них выделялась отдельная площадка, правда, затем она „растворилась“ в захоронениях русских жителей Бабеева. Но несколько могильных плит цыбаевских сохранились до сих пор. Вот они».

На стороне кладбища, противоположной входу, находим плиты. Заросшие травой, поеденные временем, но с читаемыми надписями. Вот, например, плита Екатерины Ничайкиной — женщины с типично мордовской фамилией. А вот — мужчины, умершего в возрасте 75 лет. Надпись необычная, процитирую с сохранением пунктуации и орфографии: «Иоан Василев Рагошкин пожив от роду 75 лет акончел течение 1902 г 22 январ». Кстати, вместе с крестом на надгробиях присутствуют неиспользуемые ныне символы стрелы и, кажется, какого-то инструмента. Ранее ничего подобного я не встречал.

Метрах в 300 от кладбища, на другой улице — церковь Живоначальной Троицы. За религиозную постройку низкое полуразвалившееся здание не принять. И уж, тем более, нельзя предположить, что оно было построено в середине 19-го века (по другим данным — 18-го). Размеры здания скрывают деревья, облепившие его снаружи. Но, попадая внутрь, удивляешься масштабам. Церковь-то была не маленькой!

Причем, сделана она очень интересно: пол в основных помещениях находится сравнительно высоко относительно «улицы» (и держится он на деревянных сваях!), а под ним — вместительный подвал во все здание. Захаров вспоминает, как вместе с другом по молодости принимал участие в работах «по благоустройству» церкви. Само собой, тогда службы там не проводились, помещения отдали под хозяйственные постройки. Так вот Захаров белил своды в церкви. Прямо поверх ликов… В последствии в здании разместили пекарню, которая проработала примерно до перестройки, и сельпо со складом.

Поместье

Перебираемся на другую сторону Бабеева. Село разрезано надвое дорогой «Краснослободск — Темников» (от Саранска до него, кстати, 150 км). С северо-западной — дорога на дикий пляж к Мокше (место, кстати, приятное) и большие сады. Часть фруктовых деревьев — «потомки» барского сада. Поместье Веденяпина славилось этим садом, яблоки из которого отправляли в Петербург. Для полива фруктовых деревьев применялась любопытная схема, использовавшая преимущество естественного уклона территории, на которой расположен сад. Внизу склона крестьяне еще в конце 19-го века выкопали пруд (помните, по приказу «злого Веденяпина»?). Наполнялся он водой из бьющего рядом родника (декоративная кирпичная кладка сохранилась). У пруда разместили некий механизм, по воспоминаниям Анны Ганюшкиной, приводимый в движение быками или лошадьми. Вероятнее всего, это было большое колесо с лопастями, что-то вроде насоса. Механизм выкачивал воду на холм, где стояли огромные каменные круглые чаны — водные хранилища. Их время от времени приоткрывали, спуская такое количество воды, что необходимо для полива. Жидкость, соответственно, шла самотеком к каждой яблоне. Для этого от баков лучами расходились обложенные камнями желоба.

Каменные чаны стояли примерно в том месте, где сейчас находится электрическая подстанция. По воспоминаниям Василия Захарова, в диаметре каждый чан составлял около 4 метров, а в глубину — 8−9 метров. «В советское время, вплоть до 60-х годов, мы их использовали в качестве хранилища для силоса, — говорит пенсионер. — Потом их местные жители постепенно растащили под свои нужды…»

Барский сад сохранился, но, само собой, зарос, захирел и уже сложно определить его границы. Местные жители до сих пор пользуются — в прямом смысле — плодами труда барских садоводов. В частности, и сейчас еще растет земляника, посаженная многие годы назад. «Обмельчала она, конечно, но сладость не потеряла, — говорит наш экскурсовод, который помнит, как собирал крупные ягоды еще в детстве. — А еще там были розы, но уже в 50-е они постепенно выродились…» Пруд сейчас представляет собой жалкое зрелище: малюсенькое болотце, покрытое зеленью, вокруг заросшее деревьями. А когда-то это был чистейший водоем с холоднющей водой, потому в нем никто и не купался. Зато плавали лебеди и люди на лодочках. Восстановить? Можно, почему бы и нет. А, народ? Как на это смотрите?

Кстати

Бывшие и нынешние жители Бабеева подали хороший пример другим сельчанам Мордовии, показав, что не во всех случаях нужно уповать на помощь властей разных уровней. К юбилею родного населенного пункта они собрали более 200 тысяч рублей на ограду кладбища и прочие нужды. «Уроженцы Бабеева, которые сейчас живут в Самарской, Нижегородской и других областях, перечислили побольше — кто 3, кто 5, а кто и 10 тысяч рублей, — говорит Василий Захаров. — Мы, ныне живущие здесь, скинулись по одной тысяче…»